Сын своего отца

Ты был таким с самого своего рождения. Твоя мать — обычная земная флаффи. Твой отец? Вероятно, он был кем-то или чем-то бо́льшим, совершенно чуждым и зловещим, что передалось и тебе. Благодаря этому, даже ещё не родившись, ты уже был одинок. Вместе с сильным сердцебиением самки ты чувствовал ещё несколько — маленьких, но таких частых и напряжённых, будто напуганных, трепещущих, словно маленькие молоточки — твоих четырёх братьев и сёстёр. Они держались вместе и, насколько это было возможно, старались отдалиться от тебя. Но это было неважно. Когда пришло время родов, ты первым стал выходить на свет из лона матери. Ты был крупным малышом, не спешившим покидать её тело. Но лишь только увенчанная двумя рожками головка показалась наружу, твоя неотросшая, совсем ещё коротенькая гривка, попав на воздух, стала быстро нагреваться, с шипением испаряя околоплодную жидкость, покрывавшую её. Как только это произошло, гривка, источая слабый запах серы, вспыхнула ярким красно-жёлтым пламенем, опаляя всё вокруг нестерпимым жаром. Тотчас же до твоих ушек донеслись сначала вопли непонимания, а потом уже и дикие крики боли и ужаса, издаваемые самкой, заживо пожираемой жадными языками огня, лизавшего её круп и быстро распространяющегося по всему телу. Запах палёной шерсти и горелого мяса ударил в твои обсохшие ноздри. Волны мышечных спазмов, охвативших её тело, вытолкнули тебя наружу с оборвавшей пуповину силой. Покрытый слизью, ты остался лежать на мокрой, изгаженной кровью и водами траве. Тогда же ты открыл свои глаза, чтобы увидеть, как по полянке, среди оторопевших и застывших в шоке от увиденного флаффи, носится огненный визжащий шар, бывший когда-то твоей матерью. Ты видел, как она налетела на нерасторопного флаффи, не успевшего убраться с пути её хаотичного метания, и тогда огонь перекинулся и на него. Ты видел, как на бегу из неё, удерживаемое связью пуповины, вываливалось окровавленное и дымящееся нечто, бывшее твоими братьями, которым не повезло появиться на свет раньше тебя. Ты видел первую в своей жизни смерть.
Наконец, самка начала замедляться, её дрожащие, ослабшие ноги сделали ещё несколько неуверенных шагов, и она, споткнувшись, упала мордой вниз, оборвав свой крик отчаяния. Подушка шерсти обгорела, являя миру тело, покрытое сочащейся мутной кровью и сукровицей раны ожогов. Спёкшаяся кое-где в корку кожа местами была покрыта надувшимися от жара волдырями. Воздух с хриплым свистом вырывался из ноздрей самки, когда её бока вздымались и тяжело опадали от дыхания. Ты почувствовал, как в последний раз сократилось и потухло её сердце. Судорога пробежала по тушке — от голого, ставшего похожим на крысиный, хвоста до головы, заставив тело изогнуться в причудливой позе. Она погибла, но внутри неё продолжали биться жизни двух твоих сестёр, беззвучным криком вопящих от боли. Мгновение — и одна из них угасла. Вторая, менее удачливая, была обречена на смерть в гниющем теле. Странно, но ты не чувствовал потери. Они не были для тебя кем-то важным. Единственное, что ты сейчас чувствовал — это голод.
Ты развернулся и поднялся на свои слабые ножки. За спиной зашелестели кожистые крылышки. Оглядевшись, ты увидел, как вокруг тебя собирается кольцо пришедших в себя взрослых флаффи-самцов. Метущиеся по поляне причитающие самки поспешно прятали хнычущих детёнышей. Кольцо медленно сжималось. Они не хотели этого, они боялись. Держались на расстоянии, готовые броситься врассыпную. В них боролось несколько чувств. Гнев, ненависть и страх неизвестности. И страх побеждал. Да что там, от них просто воняло страхом и ужасом. Они не понимали… Ты малыш-монстр. Но никогда ещё прежде они не сталкивались с таким. Несколько флаффи из кольца расступились, и к тебе вышел крупный флаффи-единорог. «Умник», — вдруг пришло к тебе в голову.
— Пвохой, пвохой мавыф. Мунста! — начал он, оглядываясь по сторонам, в надежде обрести поддержку.
Умник боялся больше всего. Он был бы рад убежать, скрыться, зарыться в листву и дрожать, дрожать, закрыв лапами глаза. Но его статус и положение обязывали. И страх быть изгнанным в какой-то мере уравновешивал ужас, вызываемый маленьким странным жеребёнком. Толпа одобрительно загудела, подбадривая лидера и друг друга.
— Пвохой мафыв, дувно пахнет. Дав весьные засыпафки мамоське и ховофым мавыфам. Смавти доввен дать бовфые бобофки! — чувствуя поддержку, завопил он, брызжа слюной и приближаясь к тебе.
Ты молча, не издавая ни звука, садишься на круп, уперевшись своими раздвоенными копытцами в землю и смотришь на него — и от того Умник ещё больше боится. Он ждёт, что ты будешь пищать, слабый и ничтожный по сравнению с ним. Ты чувствуешь, как в его животе скапливается сильное сосущее чувство страха, противным холодком щекочущее нервы Умника. Ты почти видишь это — как страх, пуская свои чёрные корни, всё дальше оплетает его глупое тело. И ты чувствуешь, как сильно бьётся его сердце, полное такой вкусной жизненной силы. Ты голоден, и почти не осознавая это, ты облизываешь губы крохотным язычком, при этом наталкиваясь на маленькие клычки. Ты уже не слышишь, что он говорит тебе, кровь стучит в твоих висках, звуки всего мира приглушаются и лишь призывно бьётся сердце. И ты представляешь, как к нему тянется янтарная — под цвет твоих глаз — нить, заставляя его сердце биться чаще и чаще, в бешеном темпе отбивая ритм жизни.
Распалившись, Умник подбегает к тебе и, встав на дыбы, пытается обрушить на тебя свои копыта… Но не успевает. Ты начинаешь пить его. Ещё живой, Умник грузно падает в пожухлую траву. Его глаза закатываются, и из ушей, носа и глаз толчками начинает сочиться кровь. В ужасе разбегается стадо, оставляя вас наедине. Ты выпиваешь его полностью: его жизнь, его эмоции, его страхи. И теперь он точно мёртв. Пустой. Просто куча мяса, будто и не жил никогда. Ты сыт.
Покачиваясь после сытного обеда, ты, словно опьянённый, поднимаешься на маленькие ножки и, неловко перебирая ими, уходишь, оставляя после себя три трупа взрослых флаффи и нескольких жеребят. Ты никогда не будешь голоден, ведь в этом мире полно существ, которые будут бояться или ненавидеть тебя. И ты чувствуешь, что кем бы ни был твой отец — он доволен.